Тогда я раздам Мое имение нищим и с тобою, товарищ, поползу на поклонение к старой бритой обезьяне, прильну Моим американским лицом к ее туфле, от которой исходит благодать. Я буду плакать, Я буду
вопить от ужаса: спаси Меня от Смерти! А старая обезьяна, тщательно удалив с лица все волосы, облекшись, сверкая, сияя, озаряя — и сама трясясь от злого ужаса, будет торопливо обманывать мир, который так хочет быть обманутым.
Неточные совпадения
Его пронимала дрожь
ужаса и скорби. Он, против воли, группировал фигуры, давал положение тому, другому, себе добавлял, чего недоставало, исключал, что портило общий вид картины. И в то же время сам ужасался процесса своей беспощадной фантазии, хватался рукой за сердце, чтоб унять боль, согреть леденеющую
от ужаса кровь, скрыть муку, которая готова была страшным
воплем исторгнуться у него из груди при каждом ее болезненном стоне.
Но это уже была не просьба о милостыне и не жалкий
вопль, заглушаемый шумом улицы. В ней было все то, что было и прежде, когда под ее влиянием лицо Петра искажалось и он бежал
от фортепиано, не в силах бороться с ее разъедающей болью. Теперь он одолел ее в своей душе и побеждал души этой толпы глубиной и
ужасом жизненной правды… Это была тьма на фоне яркого света, напоминание о горе среди полноты счастливой жизни…
Услышав
вопль жены, безумный старик остановился в
ужасе от того, что сделалось. Вдруг он схватил с полу медальон и бросился вон из комнаты, но, сделав два шага, упал на колена, уперся руками на стоявший перед ним диван и в изнеможении склонил свою голову.
Впрочем, мальчику было не до собаки. Грозный вид дворника охватил его сверхъестественным
ужасом, связал его ноги, парализовал все его маленькое тонкое тело. Но, к счастью, этот столбняк продолжался недолго. Почти бессознательно Сергей испустил пронзительный, долгий отчаянный
вопль и наугад, не видя дороги, не помня себя
от испуга, пустился бежать прочь
от подвала.
Это был сюрприз, какого никто не ожидал, и эффект его был полнейший. Опрокинутая лампа, пылающий керосин, бегущие гости,
ужас исправника и
вопли Варнавы, отбивавшегося в углу
от преследующего его привидения, — все это сделало продолжение пира невозможным.
Затрепетала Дуня, увидя страшное самоистязанье, слыша дикие
вопли, бешеные крики, звонкие удары плетей и батогов. Едва не упала она
от ужаса в обморок. Быстро схватила ее за руку Варенька и силой повлекла
от богадельни.
Никогда этот мистический
ужас смерти не ложится прочным гнетом на душу Толстого. Только на мгновение смерть способна смять его душу тем же животным испугом, с каким лошадь шарахается
от трупа. Вспомним для примера сцену в «Детстве и отрочестве», где Николенька с
воплем ужаса бросается прочь
от трупа матери.
А боль? А страх? А бешеное биение сердца? А неописуемый
ужас живого тела, которому предстоит сию минуту быть раздробленным железными, тяжелыми катящимися колесами? И это мгновение, когда она решилась упасть, и руки отлипли
от поручней, и вместо их твердости и защиты — пустота падения, наклон, невозвратность? И этот последний
вопль, беззвучный, как молитва, как зов о помощи во сне: полковник! Яков Сергеич!